Военно-исторический сайт "ПАМЯТЬ"

«КОЛЧАКИЯ»

КОГДА бесславно завершилась колчаковская эпопея, один из ближайших сподвижников «верховного правителя» и министров его правительства кадет Г.К.Гинс вынужден был в своих воспоминаниях всенародно признать: имя Колчака стало нарицательным именем тирана. Вот этому человеку наша несуразная «демократия» воздвигла памятник в Иркутске. За что?

Ниже приводятся некоторые сведения из послужного списка «верховного правителя», составленного его сподвижниками.

Кто усаживал Колчака на трон? Военный министр Великобритании У.Черчилль после переворота в Омске откровенно заявил в парламенте: «Британское правительство призвало его (Колчака) к бытию при нашей помощи, когда необходимость потребовала этого».

То же подтвердил и главком войск интервентов в Сибири французский ген. М.Жанен. Он и его заместитель по тылу английский ген. А.Нокс после окончания Гражданской войны грубо поссорились, обвиняя один другого в провале интервенции. Ген. Жанен заявил: «Позволю себе сказать ген. Ноксу, что у него, наверное, очень короткая память, если он не помнит, что он был замешан в интригах, которые закончились переворотом Колчака... Добавлю, что ген. Нокс, несомненно, был в курсе заговора, замышлявшегося Колчаком, хотя бы через своего офицера связи Стевени, который присутствовал даже на тайном собрании заговорщиков, где было принято решение привести заговор в исполнение. Стевени не делал из этого тайны, и когда позднее, во время отступления, я спрашивал его в числе многих других союзников и русских, не испытывает ли он некоторого сожаления о содействии возвышению Колчака, которому мы обязаны таким разгромом, он ограничился молчанием...»

Дополнил полемику обоих генералов военный министр Чехословакии М.Штефаник, прибывший в конце ноября 1918 г. из Праги в Сибирь с инструкциями руководителей Антанты по использованию мятежного чехословацкого корпуса. Выступая перед легионерами, он с солдатской прямотой выдал правду о колчаковском перевороте: «Переворот Колчака готовился не только в Омске, — главное решение было принято в Версале».

Приведенные документы позволяют заключить, что Колчак был для Антанты в то время (как позже Ельцин с Горбачевым для НАТО) наемником. Таким марионеткам памятников на Руси никогда не ставили. Им воздавали всенародное проклятие на века.

«Верховный правитель» — о себе. Как ни старается «демократическая» рать морочить головы гражданам байками о демократичности и патриотизме Колчака, чтобы скрыть свой альянс с диктатором, адмирал выдает своих апологетов с головой. Родство душ у так называемых демократов и «белых» диктаторов — в мстительной ненависти тех и других к простому народу, то есть демосу, носителю демократии.

Адмирал Колчак вовсе и не скрывал, что он военный диктатор. Он даже бравировал этим. Через несколько дней после переворота в интервью придворным журналистам адмирал заявил: «Меня называют диктатором. Пусть так: я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с давних времен была учреждением республиканским». И далее адмирал, сославшись на историю Древнего Рима, пытался представить назначение сенатом диктаторами Суллу и триумвират в лице Цезаря, Помпея и Красса, прозванного трехголовым чудовищем, якобы для защиты республиканского строя. Но весь мир знает, что упомянутые диктаторы появлялись на сцене в качестве могильщиков Римской республики. Так же поступил и Колчак, низвергнув Уфимскую директорию, избранную в сентябре 1918 г. в качестве «всероссийской власти».

Государственный переворот Колчака был срочно «узаконен» его карманным советом министров, принявшим в день переворота акт об изменении государственного устройства. В нем говорилось: «Власть управления во всем ее объеме принадлежит Верховному правителю». Так беззаконие было возведено в закон. С этого момента на востоке России начала осуществляться самая зверская военная диктатура, о которой солженицыны и жириновские молчат как рыба. Зато с упоением клеймят «советский тоталитаризм» в годы Гражданской войны, которого в действительности не было. Советская республика жила тогда по Конституции 1918 г., являвшейся самой демократической конституцией в мире.

Диктатура Колчака обнажает свой звериный лик. Омский диктатор, подражая древнеримскому диктатору Сулле, принялся громить «демократическую контрреволюцию» в лице правительства Самарского комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧа) и остатков Уфимской директории, а также сбежавших на Волгу и Урал членов всероссийского Учредительного собрания и руководящих деятелей партии эсеров во главе с ее ЦК и «генсеком» В.М.Черновым. Устроители памятника Колчаку, видимо, по невежеству и не подозревают, что в числе гонимых диктатором были как раз политические предшественники нынешних немцовых, явлинских и хакамад.

«Верховный правитель» был взбешен, получив телеграмму «Всем, всем...» от эсеровского Совета управляющих ведомствами (правительства КОМУЧа), в которой говорилось: «Узнав о государственном перевороте в Омске, Совет управляющих ведомствами заявляет: узурпаторская власть, посягнувшая на Всероссийское правительство и Учредительное собрание, никогда не будет признана. Против реакционных банд красильниковцев и анненковцев Совет готов выслать свои добровольческие части. Не желая создавать нового фронта междоусобной войны, Совет управляющих ведомствами предлагает вам немедленно освободить арестованных членов правительства (Уфимской директории. — Ред.), объявить врагами родины и заключить под стражу виновников переворота, объявить населению и армии о восстановлении прав Всероссийского правительства».

В столь же воинственном духе выступили против переворота съезд членов всероссийского Учредительного собрания (более 90 человек), заседавший под председательством В.М. Чернова в Екатеринбурге, и ЦК партии эсеров. Последний заявил о необходимости военной мобилизации всех членов этой партии, «чтобы выдержать удары контрреволюцонных организаторов гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта».

После столь яростных филиппик в адрес «верховного правителя» можно себе представить меру возмущения Чернова и других вождей той «демократической контрреволюции» действиями вождей нынешней «демократической контрреволюции» господ яковлевых, жириновских, немцовых и прочих лиц, сочиняющих дифирамбы в адрес Колчака!

ПОКА эсеровские вожди занимались пустым «революционным фразерством», «верховный правитель» последовал примеру древнеримских диктаторов, издав драконовский приказ, в котором повелел: «Всем русским военным начальникам самым решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц, не стесняясь применять оружие. Всем русским военачальникам, начиная от командира полка (включительно) и выше, всем начальникам гарнизонов арестовывать вышеуказанных лиц для предания их военно-полевому суду, донося об этом по команде непосредственно начальнику штаба Верховного главнокомандующего. Все начальники и офицеры, помогающие преступной работе этих лиц, будут преданы мною военно-полевому суду. Такой же участи подвергну начальников, проявляющих слабость духа и бездействие власти. Верховный главнокомандующий адмирал Колчак».

Приказ, от которого веяло смертью, привел в движение отряды колчаковских янычар. На членов Учредительного собрания, заседавших в Екатеринбурге, на членов ЦК партии эсеров, размещавшегося здесь же, на правительство КОМУЧа, перебежавшее из Самары в Уфу, карательные офицерские отряды повели настоящую охоту, как на диких зверей. «Я, — подтверждал позже на допросе Колчак, — послал Дитерихсу и Гайде (руководителям чехословацких частей. — Ред.) телеграмму арестовать в Екатеринбурге Чернова, а также арестовать членов Учредительного собрания. Это было выполнено». В ходе повальных облав в Екатеринбурге и Уфе были схвачены многие члены Учредительного собрания, члены правительства КОМУЧа, члены ЦК партии эсеров во главе с Черновым. Их, как скот, погрузили в товарные вагоны и отправили в Омск на расправу. Чешские офицеры пощадили только Чернова как своего сообщника по мятежу корпуса и позволили ему бежать из «Колчакии». Остальных в Омске ждала Варфоломеевская ночь. Арестованных оппозиционеров в соответствии с вышеприведенным приказом диктатора каратели зверски растерзали на берегу Иртыша.

О том, как это было, поведал один из членов ЦК партии эсеров Д.Ф. Раков, попавший в лапы колчаковцев. Его письмо из тюрьмы было в 1920 г. издано в Париже в виде брошюры под названием «В застенках Колчака». «Омск, — читаем в ней, — просто замер от ужаса. Боялись выходить на улицу, встречаться друг се другом...

Самое убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми видами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину нанесли 13 ран, из которых лишь две огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые — получились глубокие раны на плечах и под мышками. Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей». «Эта страшная оргия, — говорится в письме, — разыгралась на берегу Иртыша на расстоянии менее версты от дома, где находился «верховный правитель».Так был исполнен его приказ о расправе с эсеровской оппозицией.

Нынешние «демократы» пролили реки лицемерных слез о роспуске большевиками фальсифицированного Учредительного собрания. Но большевики, как известно, разрешили Чернову и его сторонникам подобру-поздорову разойтись из Таврического дворца по своим квартирам. Колчак всех пойманных «учредиловцев» поставил к стенке. Не за это ли нынешняя двуликая «демократия» воздвигла диктатору памятник в Иркутске, а в адрес большевиков продолжает слать фарисейские проклятия?

Интервенты спешат в Россию на защиту своего ставленника. Захватив власть, Колчак понимал, что он находится во враждебном окружении. Командир американского оккупационного корпуса в Сибири ген. Гревс, хорошо знавший обстановку в регионе, вспоминал: «По моим наблюдениям, основанным на донесениях, которые я получал, Колчак никогда не имел на своей стороне более 7 процентов населения». Наиболее рьяными сторонниками переворота были сибирские организации кадетской партии. Но их влияние среди населения было весьма слабым. На выборах во всероссийское Учредительное собрание в 1917 г. они получили: в Алтайском избирательном округе — 1,7%, Енисейском — 3,4%, Иркутском — 4%, Тобольском — 2,8%. Сибирские эсеры, пользовавшиеся значительным влиянием, после переворота ушли в подполье, в жесткую оппозицию. Реальной силой на стороне Колчака было казачество Урала, Сибири и Дальнего Востока. Оно активно участвовало в омском перевороте и дало режиму основные кадры карателей в виде уродливой атаманщины в лице ее одиозных предводителей — атаманов Анненкова, Красильникова, Волкова, Семенова, Калмыкова и прочих. Но в противостоянии с основной массой населения «Колчакии», настроенной в отношении режима Колчака враждебно, казачьей поддержки оказалось мало. Было ясно, что при столь слабой социальной опоре режима и столь сильной оппозиции ему со стороны рабочих, крестьян и солдат, тяготевших в своей массе к восстановлению Советской власти, колчаковская диктатура обречена на поражение (что в конечном счете и произошло). Стараясь предотвратить этот исход, Колчак избрал два пути: 1) призвал на помощь иностранные войска и 2) обратил против непокорных террор в максимальных масштабах.

Интервентов упрашивать не пришлось: они сами рвались в Россию. Надежной опорой Колчака стал мятежный чехословацкий корпус, с конца мая 1918 г. разбойничавший в России. По сведениям Т.Г. Масарика, в корпус было мобилизовано 92 тыс. чехов и словаков, находившихся тогда в России. Поначалу Колчак был в восторге от той помощи, которую оказал его режиму мятежный корпус. В благодарственном приказе (декабрь 1918 г.) адмирал писал: «1-я и 2-я чехословацкие дивизии своими исключительными подвигами и трудами в Поволжье, на Урале и в Сибири положили основание для национального возрождения востока России, проложили нам путь к Великому океану, откуда мы получаем теперь помощь наших союзников, дали нам время для организации русской вооруженной силы». Как видим, диктатору было за что благодарить чехословаков. Не мог он только предвидеть, какую страшную цену заплатит Россия за «помощь» мятежных чехословаков, а его самого они выдадут восставшим сибирским патриотам на расправу за учиненные злодеяния.

На подкрепление чехословаков спешно высадился целый интернационал интервентов. По данным главкома этих войск ген. М.Жанена, его составляли (кроме чехословаков): 10-тысячный американский корпус под командованием ген. В.Гревса; три японские дивизии общей численностью 120 тысяч человек (по официальным данным), расположившиеся за Байкалом, как у себя дома, полагая, что они пришли на русский Дальний Восток навсегда; польская дивизия под командованием полк. Румши численностью 11 200 солдат и офицеров; два английских батальона, один из которых под командованием подполковника Уорда служил на охране Колчака в качестве его преторианской гвардии; канадская бригада; французские части (1100 человек), в том числе авиационные, участвовавшие в боях на фронте; легион румын (4500 человек); несколько тысяч итальянцев под началом полк. Комосси; полк хорватов, словенцев и сербов; батальон латышей (1300 человек). Как видим, защищать своего человека союзники направили более 200 тысяч штыков. Это был самый крупный контингент иностранных войск, которые подпирали «белые» режимы в Гражданскую войну. Интервенты оставили после себя на огромном пространстве от Волги до Тихого океана сотни тысяч убитых и искалеченных патриотов, разоренную страну, разграбленные и сожженные города и села. Колчаковский режим, призвавший против своих граждан чужеземные войска, откровенно проявил себя как сила антинациональная, как орудие реализации интересов иностранных держав. Предводителям таких режимов никогда на Руси памятников не ставили, наоборот, воздавали им всенародное проклятие.

ЧТО КАСАЕТСЯ доморощенных опричников колчаковского режима, больших и малых атаманов, то они играли роль пристяжных у интервентов в войне против партизан и новобранцев, но соперничали с чужеземцами в жестокости. Упомянутый американский ген. Гревс, ежедневно наблюдавший деяния колчаковских атаманов, вспоминал: «Солдаты Семенова и Калмыкова, находясь под защитой японских войск, наводняли страну подобно диким животным, избивали и грабили народ». И делал очень важное дополнение: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами».

Что Гревс вовсе не преувеличивал, подтвердили руководители чехословацкого корпуса Б.Павлу и В.Гирса. Стараясь свалить вину за тягчайшие преступления корпуса в России на других и как-то оправдаться перед европейской общественностью, они 13 ноября 1919 г. выступили со скандально известным меморандумом, в котором всенародно признали: «Охраняя железную дорогу и поддерживая в стране порядок, войско наше вынуждено сохранять то состояние полного произвола и беззакония, которое здесь воцарилось. Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление...»

Колчаковский премьер-министр П.В. Вологодский в разговоре с «верховным правителем» по прямому проводу подтвердил, что сказанное в чехословацком меморандуме — сущая правда. А упомянутый ген. Гревс к сказанному добавил: «Жестокости, совершенные над населением, были бы невозможны, если бы в Сибири не было союзных войск». Зловещую роль интервентов, которых призвал в Сибирь адмирал Колчак, американский генерал определил абсолютно точно. Истинный патриот России, за которого пытаются выдать Колчака, не мог бы позволить отдать свою родину на поругание чужеземным войскам.

В застенках Колчака. Расправившись с оппозицией, «верховный правитель» взялся наводить кладбищенский порядок повсеместно в «Колчакии». Как любому диктатору, ему потребовались чрезвычайные законы. Законы предшествующего Сибирского правительства, как якобы недостаточно жесткие, были им отменены и заменены одним ультратеррористическим законом, который в обиходе получил наименование закона о бунте. Так, ничуть не смутившись, кучка заговорщиков во главе с адмиралом, захватившая власть путем военного переворота, объявила великую народную революцию октября 1917 г. «большевистским бунтом» (против Временного правительства) и тем самым занесла меч тотального террора над миллионами граждан, поддержавших эту революцию. 11 апреля 1919 г. правительство приняло этот закон, а диктатор на нем начертал: «Утверждаю. Верховный правитель адмирал Колчак». Тем самым он подписал себе и своему режиму смертный приговор. Ибо, пожалуй, ни один из «белых» режимов не объявлял противостоявшему большинству народа столь истребительной войны и не получал в ответ такого мощного отпора, как это было в Сибири.

По «закону о бунте» репрессиям подвергались не только активные участники Октябрьской революции, в первую очередь большевики, но и все, кто им сочувствовал. А если вспомнить, что из 150-миллионного населения России сочувствовало им большинство, то станет ясно, на кого замахнулась военная хунта во главе с Колчаком. Комментируя закон, колчаковский министр юстиции Старинкевич подчеркивал, что наказание вводилось даже для лиц, не совершивших (по меркам властей) уголовных преступлений, а за их убеждения. Как предупредительная мера, пояснял министр, вводилась ссылка репрессированных в глухие отдаленные места, применяемая «не в виде наказания, а в виде предупреждения.., где ссылаемые могли бы быть предоставлены самим себе, вынужденные тяжким трудом снискивать пропитание». Министр не постеснялся признать: «Могут сказать, что такая широкая формулировка нарушает все до сих пор усвоенные доктриной уголовного права принципы, что она расширяет круг привлекаемых к ответственности лиц до крайних пределов». Такому разгулу терроризма дал зеленый свет Колчак.

Разбор особо важных дел обвиняемых режим поручал особым судам-тройкам (председатель — от окружного суда плюс два представителя от военных). Так что пресловутые «тройки» появились в «Колчакии» задолго до 1937 г. Они не знали пощады и приговаривали подсудимых к ссылке от 3 до 10 лет. До ссылки осужденных содержали в переполненных тюрьмах, которых только в министерстве юстиции насчитывалось 78. Кроме того, места заключения имелись также в ведении военного ведомства, при губернских и уездных управлениях милиции, подчиненных МВД.

В АРХИВАХ министерства юстиции сохранились жуткие результаты действий колчаковской Фемиды. На конец 1918 г., по данным сибирских исследователей, в местах заключения всех ведомств содержалось около 75 тысяч заключенных. Министерство юстиции указывало, что в 1919 г. «количество заключенных арестантов должно значительно повыситься». И эти планы режим намного перевыполнил. В связи с введением «закона о бунте», режиму удалось загнать в места заключения новые десятки тысяч человек. По официальной сводке, составленной министерством юстиции 20 мая 1919 г., к арестованным по «закону о бунте» добавились еще более 60 тысяч арестантов. Вместе с арестантами, содержавшимися в тюрьмах военного ведомства и в местах заключения губернских и уездных управлений милиции, общее число узников в колчаковских тюрьмах значительно превышало 100 тысяч человек.

Власти признали, что массы арестантов приходилось размещать «в переполненных до крайних пределов места заключения, чем, надо полагать, и были вызваны во многих пунктах эпидемические заболевания сыпным тифом». По данным ГУМЗа, эпидемия охватила 43 тюрьмы из 78. По официальным сведениям, явно заниженным, с ноября 1918 г. по ноябрь 1919 г. переболели 10 654 заключенных. Из них многие отбыли туда, откуда возврата нет.

«Колчакия» — один огромный концлагерь. Неимоверное переполнение тюрем заставило диктатора широко воспользоваться концлагерями, куда можно было загнать почти все население Сибири. Приведем данные штаба Сибирской армии о количестве концлагерей и численности в них заключенных на конец 1924 г. Пусть современные сибиряки из первоисточника узнают, при каких условиях жили их отцы и деды во время правления «великого патриота» Колчака.

В дополнение к перечисленному 41 концлагерю срочно возводились на востоке новые — в Благовещенске, Имане, Шкотово, Раздольном и в других местах. В колчаковских лагерях совместно содержались как австро-германские военнопленные, так и арестованные сторонники Советской власти. Общая численность тех и других достигла колоссальной цифры в 914 178 человек. Таков был этот огромный колчаковский ГУЛАГ, которого почему-то не заметили ни г-н Солженицын, ни его подражатели. Хотя эти правдолюбцы с высоких трибун поклялись говорить по истории своей страны только правду, даже горькую. Но горькую для себя правду эти господа очень не любят говорить. Однако обойти молчанием такой кричащий исторический факт, что во время колчаковской диктатуры в концлагерях и тюрьмах томилось более одного миллиона узников, никаким мастерам фальсификаций не удастся.

Имея эти данные, есть возможность наглядно сопоставить масштабы применения «белого» и «красного» террора, на чем так усердно спекулирует нынешняя якобы демократия. По статистике ВЧК, в Советской России в конце 1918 г. в заключении содержалось чуть больше 42 000 контрреволюционеров, шпионов, бандитов, спекулянтов, в том числе в тюрьмах — 22 000 и в концлагерях — менее 2000. Отсюда следует, что в одной лишь «Колчакии» было репрессировано в 24 раза больше, чем в Советской России. И видны масштабы лжи, которую извергают ежедневно на головы граждан господа солженицыны, яковлевы, жириновские и прочие немцовы. Они истошно призывают не верить данным ВЧК. Но в то же время призывают верить данным деникинской контрразведки о «зверствах большевиков», которые стеснялся афишировать сам А.И.Деникин. ВЧК не было нужды занижать данные о своей деятельности.

А что происходило за колючей проволокой концлагерей? Как отмечается в отчетах мобилизационного отдела штаба Верховного главнокомандующего, в ведении которого находились концлагери, положение в них было катастрофическим (июнь 1919 г.): «С возвращением военнопленных с работ осенью 1918 г. помещения лагерей оказались переполненными, и скученность пленных в бараках дошла до крайних пределов, что способствовало развитию эпидемии тифа, а в данное время с наступлением жаркой погоды неизбежны и другие эпидемические заболевания, как то: холера, брюшной тиф, дизентерия и проч.». В сентябрьском докладе сообщалось, что из-за неподготовленности к сибирской зиме заключенным пришлось «с героической стойкостью переносить холод, в результате давший очень большой процент смертности в некоторых лагерях». Среди заключенных было много инвалидов и больных, их питание крайне скудное, «что отразится в сильной степени на (их) здоровье и унесет в могилу в наступающую зиму не одну сотню жизней».

Начальство колчаковского ГУЛАГа знало, о чем говорило. К 17 тысячам заключенных, умерших в концлагерях в 1918 г., добавилось еще минимум 13 тысяч в 1919 г. Диктатура, как ненасытный Молох, требовала все новых жертв.

Противостояние народа режиму Колчака. Дикий разгул атаманщины, ее карательных и реквизиционных отрядов вызывал все более мощный и открытый протест населения в городах и деревнях. Управляющий Иркутской губернии П.Д. Яковлев уже в апреле 1919 г. доносил в Омск: «За последнее время настроение широких слоев сельского и особенно городского общества повышается, разрыв правительства с народом углубляется все больше и больше... Недовольство правительственной политикой чувствуется во всех слоях населения. Деревню возмущают налоги и отсутствие товаров». Губернатор сообщал о массовом дезертирстве из армии и о том, что следующие за дезертирами военные отряды «не столько ловят дезертиров, сколько возмущают деревню своими насилиями». Губернатор провидчески заключал: «Вражда эта, видимо, растет не только в Иркутской губернии, но и по всей территории Сибири, и недалеко то время, когда она может вылиться в открытую борьбу с Омском».

На огромном протяжении Сибирской магистрали от Омска до Владивостока и в многоверстной полосе, примыкавшей к дороге с севера и с юга, накапливались силы, которые в течение всего 1919 г. вели с режимом ожесточенные сражения, почти не знавшие передышки. В колчаковском тылу патриоты открыли второй фронт, стремясь перерезать Сибирскую магистраль, этот главный кровеносный сосуд «Колчакии», ускорить крах марионеточного режима и изгнание из Сибири охранявших его полчищ интервентов. Уже с конца 1918 г. в Енисейской губернии и Нижнеудинском уезде Иркутской губернии действовали две партизанские республики: к югу от магистрали — Степно-Баджейская и к северу — Тасеевская. Очаги партизанского сопротивления возникали и росли во многих других местах.

Патриотам противостояли: на восток от Байкала до Приморья — 10-тысячный американский корпус под командованием ген. Гревса; три японские дивизии; на запад от Байкала — три полнокровные дивизии чехословацкого корпуса, оснащенные самым современным вооружением вплоть до авиации; польская дивизия, а также румынские и итальянские части. В роли подсобной силы у интервентов были доморощенные каратели: на востоке — атаманы Семенов и Калмыков, на западе — Анненков, Красильников, Волков, Розанов и прочие.

НЫНЕШНИЕ апологеты Колчака, стремясь отмыть на его адмиральском кителе следы крови от растерзанных сибирских партизан, сочиняют лживые версии о якобы непричастности «верховного правителя» к жестоким расправам над патриотами. Но напрасно изощряются господа фальсификаторы: в архивах сохранились зверские приказы диктатора о расправе над патриотами. Вот один из них — установочный приказ о методах ведения войны против партизан от 23 марта 1919 г. Этот документ должны знать нынешние поколения россиян. «Возможно скорее, решительнее покончить с Енисейским восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже жестокими мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживающего их. В этом отношении пример Японии в Амурской области, объявившей об уничтожении селений, скрывающих большевиков, вызван, по-видимому, необходимостью добиться успеха в трудной партизанской борьбе. Во всяком случае в отношении селений Кияйское, Найское должна быть применена строгая мера. Я считаю, что способ действий должен быть приблизительно таковым.

1. В населенных пунктах надлежит организовать самоохрану из надежных жителей. 2. Требовать, чтобы в населенных пунктах местные власти сами арестовывали, уничтожали всех агитаторов или смутьянов. 3. За укрывательство большевиков, пропагандистов и шаек должна быть беспощадная расправа, которую не производить только в случае, если о появлении этих лиц (шаек) в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части, а также о времени ухода этой шайки и направлении ее движения было своевременно донесено войскам. В противном случае на всю деревню налагать денежный штраф, руководителей деревни предавать военно-полевому суду за укрывательство. 4. Производить неожиданные налеты на беспокойные пункты и районы. Появление внушительного отряда вызывает перемену настроения в населении... 7. Для разведки, связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены — заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать... Всех способных к боям мужчин собирать в какое-нибудь большое здание, содержать под надзором и охраной на время ночевки, в случае измены, предательства — беспощадная расправа. Верховный правитель адмирал Колчак».

Как видим, приказ диктатора открывал перед карателями зеленый свет, требовал от них самых жестоких действий против партизан, вводил институт заложничества, доносительство, контрибуции, военно-полевые суды, бессудные расправы, сжигание непокорных деревень и прочее.

Главным усмирителем партизан Енисейской и Нижнеудинского уезда Иркутской губернии Колчак назначил генерал-лейтенанта Розанова, прославившегося звериной жестокостью. Этот садист, едва получив назначение, в приказах-листовках, расклеенных повсеместно, яростно угрожал населению: «За каждое преступление, совершенное в данном районе, расстреливать из местных заложников от 3 до 20 человек». Расстрелы волной прокатились по партизанскому району, ибо тюрьмы всюду были полны «вожаками партизан». Находившийся в заключении член ЦК партии эсеров Д.Ф.Раков в письме на волю сообщал, что только в Красноярской тюрьме было расстреляно 49 заложников. «В тюрьме, — писал он, — воцарился неописуемый ужас. Начались самоубийства, массовые отравления заложников. Усмирение Розанов повел «японским способом». Захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, мужское население ими выпорывалось поголовно или расстреливалось. Не щадили ни стариков, ни женщин. Наиболее подозрительные по большевизму селения просто сжигались. Естественно, что при приближении розановских отрядов по крайней мере мужское население разбегалось по тайге, невольно пополняя собой отряды повстанцев».

Видный сибирский эсер Е.Колосов, находившийся в то время в подполье в Красноярске и лично видевший зверства розановских карателей, вспоминал: «Разыгрывались сцены потрясающей жестокости, телеграфные столбы то тут, то там превращались в виселицы, и так на протяжении многих верст от станции до станции».

Против главных опорных баз партизан — Степно-Баджейской и Тасеевской республик — были организованы две крупномасштабные карательные операции. Их осуществили главным образом войска интервентов. Так, на Степно-Баджей наступало около 25 тысяч чехословаков, итальянцев и прочих чужеземцев, которыми командовал начальник 3-й чехословацкой дивизии полк. Прхал. В роли пристяжных им помогали лишь около 2800 колчаковцев. Партизаны, уступавшие карателям во много раз в численности и еще больше в вооружении, около месяца под умелым руководством прапорщика А.Д. Кравченко отражали атаки карателей. Но силы были неравными, и 15 июня 1919 г. Степно— Баджей пал. 18 июня другая группировка карателей захватила село Тасеево. Оба селения представляли собой жуткое зрелище, будто после нашествия гуннов. В сводке штаба Верховного главнокомандующего сообщалось о захвате Степного Баджея, «где оставлено красными 250 раненых и 500 трупов. Потери красных огромны».

Представитель Красноярского уездного земства, посетивший село после захвата его интервентами, писал: «В военном штабе происходила расправа над захваченными в тайге красными и над теми, кто был принудительно мобилизован красными и по дороге от красных бежал. Жертвы расправ не закапывались и распространяли вокруг трупный запах. В день моего приезда было изрублено 70 человек. Не было никакого полевого суда. Степной Баджей было решено полностью уничтожить...» Село, по словам очевидца, горело, дома повально разграблялись, трупный запах создавал атмосферу, которую невозможно было выносить.

В Тасеево была та же зловещая картина. Уже в день занятия его было расстреляно 106 человек мужчин и почти столько же женщин и детей, сожжено до 200 домов, предварительно разбитых и разграбленных.

Каратели торжествовали на крови патриотов. 24 июня ген. Розанов издал итоговый приказ, гласивший: «Совместными действиями русских, чехословацких и итальянских войск большевистские банды врагов возрождения России разбиты, а главные очаги восстания — Степно-Баджей и Тасеево взяты. Главари восстания и организаторы нападений на поезда расстреляны». Но главный колчаковский палач рано торжествовал. Погашенное в одном месте, пламя партизанской войны вспыхнуло во многих других местах — на Алтае, в Томской губернии, возродилось в Енисейской и Иркутской губерниях, все сильнее полыхало за Байкалом, на Дальнем Востоке. Отдельные отряды сливались в крупные формирования. В Приморской области образовалась партизанская армия Приморья (командующий — С.Г.Лазо, состав — 5 тыс. бойцов); в Приамурье — партизанская армия (командующий — Г.С.Дрогошевский, затем — И.Г.Безродный, состав — около 12 тыс.); партизанская армия Нижнего Амура (руководитель — Д.И.Бойко-Павлов, состав — более 20 отрядов); партизанская армия Восточного Забайкалья (командующий — П.Н.Журавлев, состав — 13 полков); партизанская армия Западного Забайкалья (командующий — Е.К.Лебедев, численность — до 6 тыс. бойцов).

На западе от Байкала действовали еще более мощные партизанские соединения: в иркутской губернии — Восточно-Сибирская советская армия (командующий — Д.Е.Зверев, численность — около 16 тыс.); в Енисейской губернии — Южно-Енисейская армия (командующий — А.Д.Кравченко, помощник — П.Е.Щетинкин, состав — около 25 тыс.); Северо-Енисейская армия (руководитель — В.Г.Яковенко, состав — до 8 тыс. человек); в Томской губернии — 1-я Томская дивизия (начальник — В.П.Шевелев-Лубков, состав — около 18 тыс.); на Алтае — Западно-Сибирская армия (командующий — Е.М.Мамонтов, численность — до 50 тыс.); 1-я Горно-Алтайская дивизия (начальник — И.Я.Третъяк, состав — около 18 тыс.); 1-я Чумышская дивизия (начальник — М.И.Ворожцов, состав — до 10 тыс. человек). В целом партизанские соединения в конце 1919 г. — начале 1920 г. насчитывали на Дальнем Востоке около 50 тыс.; в Сибири — до 140 тыс. бойцов. Их поддерживали миллионы, что придавало этому народному движению неодолимую силу. Дело шло к решающему сражению этой армии с режимом. Оно быстро приближалось в связи с победоносным наступлением Красной Армии в Сибирь.

Наряду с ростом партизанского движения «верховного правителя» повергло в ярость разложение армии. Поэтому вслед за печально знаменитым приказом от 23 марта 1919 г. против партизан появился 14 мая его приказ о грозных симптомах тяжелой болезни в армии. С мая 1919 г. она находилась почти в безостановочном отступлении под напором советских дивизий. Диктатор признавал, что на фронте имела место добровольная сдача до боя мобилизованных солдат, а во время боя проявлялись враждебные действия со стороны населения. Колчак не хотел смириться с тем, что рядовая масса солдат, насильно поставленная под ружье, не желала защищать ненавистную диктатуру и сдавалась в плен или дезертировала. Колчак решил лечить болезнь жестокими репрессиями и повелел: «Приказываю: 1. Все движимое имущество сдавшихся в плен или перешедших на сторону противника, а также лиц, добровольно служащих на стороне красных, конфисковать в пользу казны. 2. Собственную землю лиц тех же категорий конфисковать в распоряжение правительства и передавать для удовлетворения нужд солдат и их семей, пострадавших во время настоящих военных действий. 3. Во время ведения операций упомянутых выше предателей и изменников в плен не брать и расстреливать на месте без суда, при поимке же их в дальнейшем будущем арестовывать и предавать военно-полевому суду».

НАКАНУНЕ падения Омска в ноябре 1919 г. прозревший «верховный правитель» бросил клич к формированию добровольческих частей. Он признал, что предшествующий опыт «перехода на сторону красных наших частей, созданных из мобилизованных в прифронтовой полосе большевистски настроенных элементов», привел к катастрофическим результатам. «Нынешняя армия, — заявил диктатор, — в сущности является добровольческой, так как мобилизованные части быстро таяли и остались только добровольцы. Лучшие части Сибирской армии — части добровольческие, например: волжские — Каппеля, камские — ижевцы и воткинцы, уфимская группа». Но желающих стать по призыву диктатора в ряды добровольцев оказалось очень мало. Пройдет немного времени и от 400-тысячной армии «верховного правителя» останутся лишь жалкие остатки, которые в числе примерно 10 тысяч деморализованных каппелевцев и ижевцев уйдут за Байкал, как в небытие.

Восстания рабочих и солдат против диктатуры. Протест населения «Колчакии» против зверской диктатуры Колчака проявился также в массовых антиправительственных восстаниях рабочих и насильно мобилизованных солдат. Такого мощного взрыва повстанческого движения, какой произошел в колчаковском тылу, не знал ни один из «белых» режимов. Всего, по официальным данным, в «Колчакии» свершилось около 60 крупных восстаний, в том числе в Омске (дважды), Томске, Енисейске, Тюмени, Кустанае с уездом, в Атбасарском и Кокчетавском уездах Акмолинской области, в Красноярске, в Александровских пересыльной и каторжной тюрьмах Иркутской губернии, в Нижнеудинске и, наконец, в Иркутске. Многие из них режим буквально потопил в крови. Так, при подавлении декабрьского (1918 г.) восстания в Омске, по сообщению правительственной печати, в городе было убито 133 человека, 49 расстреляно по приговору военно-полевого суда, 13 человек осуждены на каторгу и длительные тюремные сроки. В пригороде Куломзино в ходе восстания было убито 114 повстанцев и 117 расстреляно по приговору военно-полевого суда. По данным подпольных организаций, за 2—3 дня погибли более 1500 повстанцев.

Многими тысячами жертв заплатили героические защитники Степно-Баджейской и Тасеевской партизанских республик, сражавшиеся в глубоком тылу Колчака в течение полугода.

По сведениям, собранным только о 20 восстаниях, число погибших в них составило около 11 тысяч человек.

Сегодня апологеты Колчака, желая обелить его роль в расправе с восставшими, пытаются свалить вину за тысячи жертв и кровь патриотов на его янычар, предводимых атаманами. Это чистое фарисейство. В архивах сохранились многие личные послания и поздравления диктатора палачам. Так, усмирителям грандиозного восстания в Кустанае и уезде он телеграфировал: «От лица службы благодарю генерал-майора Волкова и всех господ офицеров, стрелков и казаков, принимавших участие при подавлении восстания. Наиболее отличившихся представить к наградам». Генералу Розанову, руководившему подавлением красноярского восстания, Колчак телеграфировал: «Благодарю вас, всех начальников, офицеров, стрелков и казаков за отлично выполненную работу».

Отсюда очевидно, что в ряду палачей, расправлявшихся с восставшими патриотами, первым стоит адмирал Колчак. Это факт, который никому не удастся вычеркнуть из истории.

Диктатор доводит положение в «Колчакии» до точки кипения. 14 ноября 1919 г. пал Омск, и «верховный правитель», спасаясь бегством от наступавшей Красной Армии, устремился с золотым запасом в Иркутск. Правительство бежало на восток еще раньше. Сибирская армия, с мая находившаяся в почти безостановочном отступлении, была глубоко деморализована и ежедневно теряла многие тысячи штыков в виде сдающихся в плен и дезертиров. Непрерывные поражения в боях порождали в военной верхушке острые раздоры в поисках виновников постоянных провалов. Дело дошло до ареста только что отставленного с поста главнокомандующего фронтом ген. Сахарова за бездарную оборону Омска. Тыл буквально вопил от непрерывных экзекуций, учиняемых бесчинствующими бандами крупных и мелких атаманов.

Партизанские соединения, ободряемые непрерывным наступательным порывом советских дивизий, почти ежедневно наносили с севера и с юга удары по Сибирской магистрали на всем ее протяжении от Омска до Владивостока. Войска интервентов, охранявшие магистраль, спешно свертывали карательные операции против партизан и устремлялись на восток для эвакуации домой. Сначала это сделали американцы по праву хозяев, за ними — англичане, французы, итальянцы. Расхлебывать заваренную ими кашу они оставили своих наемников — чехословаков, поляков и румын. Чехословацкий корпус (командир — ген. Сыровой), по праву наиболее сильный среди наемников, захватил на магистрали весь подвижной состав, зажег красный свет для всех остальных, в том числе и хозяев дороги — колчаковцев. В Нижнеудинске чехи зажгли красный свет даже перед эшелонами «верховного правителя». Эшелоны колчаковцев с ранеными и больными, стоявшие в лютые морозы без движения, «братья-чехословаки» обрекли на медленную смерть, а остатки отступавшей армии заставили двигаться вдоль магистрали пешком, переносить неимоверные страдания от голода, холода и болезней. Колчак был взбешен самоуправством чехословаков и в телеграмме Жанену и Ноксу пригрозил пойти против чехословаков на «крайние меры, не останавливаясь перед ними». Но с бессильным «верховным правителем» уже никто не хотел считаться.

УДРУЧАЮЩУЮ картину катастрофического состояния «Колчакии» накануне ее краха ярко дополнил... колчаковский премьер П.В.Вологодский. В разговоре по прямому проводу 21 ноября он заявил Колчаку: «По долгу совести и службы я обязан указать вам на исключительную серьезность момента.

За истекшие дни я и прочие члены правительства имели достаточную возможность ознакомиться с создавшимся положением. Все слои населения, до самых умеренных, возмущены произволом, царящим во всех областях жизни, и бессилием правительства положить конец своеволию отдельных военных начальников. Все указывают на полную расходимость слов с делами. Программа, неоднократно возвещенная вами и правительством, приветствуется, но никто больше не верит в возможность ее воплощения в жизнь при установившейся системе или, вернее, бессистемности управления. Недопустимый по форме чехословацкий меморандум справедлив по существу, ибо рисует действительное положение страны. Самые лояльные люди готовы броситься в преступные авантюры в поисках выхода из невыносимого положения. Владивостокский инцидент (имеется в виду антиколчаковский мятеж Гайды. — Ред.) свидетельствует о крайней сгущенности политической атмосферы, совершенно не исключающей возможности новых вооруженных выступлений. Здесь (очевидно, в Иркутске. — Ред.) это чувствуется очень остро. Тяжесть положения усугубляется ужасающим финансовым положением, баснословной дороговизной, надвигающимся голодом в Восточной Сибири и плохим известием с фронта.

Авторитет правительства, а также ваш личный, падает с каждым часом. Неудачный подбор высших военных начальников, претендующих на исключительное влияние на вас, полное игнорирование совета министров не может укреплять положения. Бесправие, произвол военных властей не могут привлечь их симпатий... Вы должны властью разрушить средостение, которое на гибель общего дела создано происками честолюбцев и интриганов между вами и советом министров, вручившим вам год тому назад осуществление верховной власти». Премьер заявил об уходе в отставку.

Более убийственную характеристику результатов правления Колчака трудно представить. Причем ее сделал один из ближайших соратников правителя. Государственный корабль, именуемый «Колчакией», во главе с адмиралом шел ко дну.

Характеристику колчаковекого правления, данную Вологодским, дополнил другой ближайший соратник адмирала кадет Г.К.Гинс, неоднократно заседавший в колчаковском правительстве. Он всенародно признал: «Имя Колчака по воле жестокой судьбы стало нарицательным именем тирана». Из туманного далека этот авторитетный свидетель и участник тех событий как бы вразумляет нынешнюю российскую «демократию»: вы истинно не ведаете, что творите с этим памятником. И добавляет к сказанному знаменательное признание: «При нас происходили жестокие расправы с восставшими крестьянами, сжигались деревни, происходили расстрелы без суда. Ведь все это правда... Мы допустили хозяйничанье в стране чехов, которые не жалели русского добра. Может быть, мы действительно изменили народу, изменили родине?» Как видим, даже у этого закоренелого колчаковца зародилась мысль об измене родине и российскому народу. Что это так, не сомневался ни один патриот России. Но не потерявшая разум нынешняя «демократия». Она спешит увековечить на берегах Ангары национальное предательство.

Крах колчаковщины: как это было. Цепь антиправительственных восстаний, взрывавших колчаковский тыл в течение всего 1919 г., увенчалась в конце декабря в ряде мест на Сибирской магистрали успехом повстанцев, поддержанных партизанами. Магистраль от Нижнеудинска до Иркутска оказалась под их контролем. Это произошло в глубоком колчаковском тылу за сотни верст от линии фронта. После нескольких дней вооруженной борьбы 4 января 1920 года власть в Иркутске перешла к эсеро-меньшевистскому Политцентру. Планы союзных представителей, командования чехословацкого корпуса и остатков колчаковской армии были серьезно спутаны. Политцентр в манифесте, обращенном к повстанцам и партизанам Восточной Сибири, заявил: «Волей восставшего народа власть диктатора Колчака и его правительства, ведших войну с народом, низвергнута. Узники, томящиеся, в местах заключения за борьбу с реакцией освобождаются. Ответственные руководители реакционной политики предаются гласному суду с участием народных заседателей.

Атаманы Семенов и Калмыков, генерал Розанов и адмирал Колчак объявляются врагами народа. Все гражданские свободы (слова, печати, собраний, союзов и совести), упраздненные правительством Колчака, восстанавливаются».

Партизаны и повстанцы в один голос потребовали выдачи Колчака и находившегося при нем золотого запаса, застрявших в железнодорожной пробке в Нижнеудинске. В противном случае они пригрозили силами партизан Восточной Сибири и Дальнего Востока перекрыть дорогу к отходу чехословацкому корпусу во Владивосток и с помощью наступавшей Красной Армии заставить его капитулировать. Главком войсками интервентов ген. Жанен, командир чехословацкого корпуса ген. Сыровой в согласии с высокими комиссарами союзников решили не играть больше с огнем и выдать Колчака и золотой запас восставшему народу. Так, шкурный интерес интервентов взял верх над всем прочим. Еще раз подтвердилось, что у империалистов нет союзников, а есть лишь собственный корыстный интерес. В связи с этим заметим, что нынешние апологеты Колчака хранят гробовое молчание о предательстве союзниками своего ставленника.

Идя по дороге предательства, союзники заставили Колчака 4 января 1920 г. отречься от престола и завещать верховную власть ген. Деникину, а власть в Восточной Сибири — атаману Семенову. После этого адмирал уже как частное лицо и фактически как арестованный был со своей ближайшей свитой численностью около 100 человек доставлен в Иркутск под охраной чехословаков и революционных солдат и сдан Политцентру. «Верховный правитель» наконец занял свое законное место — в тюрьме. Политцентр образовал следственную комиссию, которая начала сбор материала для предания диктатора народному суду.

Выдача Колчака повстанцам всполошила его хозяев в Париже и Праге. Представитель Колчака в Париже Сазонов сообщал, что французское правительство выразило резкое осуждение действий ген. Жанена и приказало «сделать все возможное для спасения Колчака и обеспечения сохранности золота». С этой целью в Иркутске началась подготовка чехословаков к вооруженному захвату власти и освобождению Колчака. Оказывалось также содействие остаткам колчаковской армии по захвату Иркутска. В этой крайне запутанной обстановке Иркутский ревком, руководимый большевиками, к которому с 21 января перешла власть в городе, занял четкую и ясную позицию: если не будет попыток освободить Колчака, он не будет расстрелян, а предстанет перед народным судом за совершенные им преступления. Эта позиция ВРК была сообщена чехословацкому представителю в Сибири В.Гирсе.

Позже, отчитываясь перед Бенешем за свои действия, Гирса сообщал: «Употребил все, что возможно, к сохранению жизни Колчаку, и мне было обещано (ревкомом), что он не будет казнен, пока не будут сделаны попытки к его освобождению. Несмотря на то, что об этом был осведомлен и руководитель остатков колчаковской армии ген. Войцеховский, тем не менее он рвался в Иркутск освободить Колчака». Вот кто нажал спусковой крючок того рокового для адмирала выстрела. Ген. Жанен, ближе многих стоявший к событиям вокруг Колчака, записал тогда в своем дневнике: «Москва распорядилась, чтобы его (Колчака) жизнь была сохранена». В связи с угрозой захвата Иркутска каппелевцами, адмирала планировали переправить в партизанский район у Верхоленска. Но стремительно развивавшиеся события на фронте у Иркутска перечеркнули эти намерения.

6 февраля 1920 г. Иркутский ревком, основываясь на данных следственной комиссии, а также стремясь не допустить в городе ужасов гражданской войны и избежать бесцельных жертв, постановил: бывшего «верховного правителя» адмирала Колчака как «одного из тягчайших преступников», а также бывшего премьера колчаковекого правительства В.Н.Пепеляева подвергнуть высшей мере наказания. 7 февраля Колчак был расстрелян.

Возмездие за величайшие народные жертвы и бедствия свершилось. Миллионы патриотов Сибири, Дальнего Востока, всей России, приложивших титанические усилия к разгрому интервентов и их ставленника Колчака, встретили это известие с ликованием. Но и в антисоветском лагере нашлось тогда немало честных голосов, которые признали — Колчак получил по заслугам. Так, главком войск интервентов ген. Жанен, который по долгу службы больше других знал о преступлениях Колчака, записал тогда в дневнике: «Тысячи невинных погибли по вине адмирала, он вверг Сибирь в погибель. Поэтому было бы несерьезно говорить, что это была незаслуженная смерть». Этот вывод как будто адресован нынешним апологетам Колчака для их посрамления.

В этом же духе высказалось тогда немало газет отнюдь не большевистского направления. Одна из них, владивостокская газета «Голос Родины», признавала: «Выдача Колчака, с точки зрения законов, принятых в цивилизованных государствах, была пятном, легшим на совесть союзников Колчака, на тех, кто его взялся охранять. Но с точки зрения национальной, русской, Колчак заслужил то, что с ним случилось».

Таков был голос всей честной, патриотической России, и его никаким фальшивомонетчикам от истории не извратить.

Источник: П.А. ГОЛУБ, доктор исторических наук, профессор. "СОВЕТСКАЯ РОССИЯ", N 142 (12753), четверг, 27 октября 2005 г.